Алексей Суворов

***

К любви моя не способна природа:

Влюблюсь, бывало,

Потом собираю

Себя по полгода.

Или даже по году.

Или даже по два или три:

В зависимости от любви,

И в зависимости от погоды.

***

Три зимние мысли

крестообразным кругом

над заснеженной равниной

солнце встаёт

ветер дрожит, трясётся,

ходит по свету:

себя ищет

где выпал снег

немеет речь

слова замёрзли

помимо зимы

в келье трое:

я и Бог.

***

Ах, осень-бесстыдница!

Опять засмущала

Девичий виноград!

***

Старый ящер

перебросил хвост

от воды до воды,

греет кости

и холодную кровь.

Старый ящер

не летающий

и не ходящий,

ползающий,

пресмыкающийся.

Ящер помнит

старика Ноя

и как плыл ковчег

по пустой воде

под его спиной,

как по новому миру

ходили старые люди,

летали птицы белые

и чёрные птицы

клевали виноград.

Стой, старый ящер!

не уходи ещё, подожди

хоть пару минут,

мне без тебя

становится страшно.

***

Я лёг в сугроб

под фонарём

считать снежинки,

а ноги протянул

через дорожку.

Раз,

два,

три —

раза через меня переступили,

и хоть бы раз спросили,

как к Войковской пройти.

***

я у достоевского вычитал

прекрасное слово «сиверкий»

сиверкий это паучьи

сети, хрупкие ото льда

сиверкий это последний

ноябрьский кленовый лист

сиверкий это пронзительный

снег наполовину с дождём

сиверкий это тусклые

звёзды в стоячей воде

сиверкий это прекрасное слово

которое я вычитал у достоевского

***

Хобби

Чтобы от смеха не сойти с ума

я учредил себе новое хобби

и по ночам, когда белые боги

вползают в проём моего окна

я раздеваюсь на куски:

снимаю шпагу, шляпу, носки

майку, штаны, и трусы, кладу всё на стол,

говорю себе, что ещё недостаточно гол,

распускаю тесёмки пупка

и аккуратно снимаю кожу,

складываю у изножия ложи,

все шесть метров кишок

мотаю в клубок

(иначе заворачивается узлами,

а она и так уж слишком тонка)

и оставляю справа от банки с глистами.

Вынимаю матку, отстегиваю мошонку

и всё прочее, что не положено знать ребёнку.

Сердце, похожее на свернувшуюся змею,

чистые лёгкие (я не курю)

почки, печень, всю эту вот ерунду.

Последней откручиваю винтами

голову, снимаю с плеч, вынимаю речь,

кладу в таз, чтобы не пошла течь

раз-два-раз мне как раз

прислали с поминок

новых опилок

никак на них не налюбуюсь

как в первый класс

потом во второй

(казалось бы целая вечность,

а оказалось я просто был беспечен)

каюсь.

Последним, с трепетом, вынимаю

ажурное до прозрачности,

чему нет и не будет названия

в человеческом языке.

На него нельзя смотреть прямо,

а при попытке взвесить

оно оборачивается велосипедом

в клоунском парике.

Ты — то, из чего состоишь,

я забочусь о своих элементах

в меру своих способностей,

нашиваю заплатки и подновляю краски.

Но, когда утром приходится собираться

всегда остаются лишние части.

останься

какая

чёрная дыра

уютная

в моей комнате

***

Бабочка

Я хлопнул моль,

положил на стол,

потрогал карандашом.

Достоверно, она

была точно мертва:

ей все ноги

свернуло на бок.

И вдруг лапка одна,

мелко-мекло дрожа,

вытянулась дугой.

Удушье сжало

горло моё

перепончатыми

руками.

Из раздавленной

моли

вытек сок

предсмертными

словами.

Прости меня, бабочка,

только прости!

О большем я не прошу.

Я только свой свитер,

единственный свитер,

только хотел спасти!

Свитер я спас,

а себя — раздавил!

И вместе с собой — тебя.

Я знаю, в бабочках

много сил:

найди силы

простить меня!