Ирина Костина

Невинный

Внутри храма светло пахло ладаном, огоньки свечей отражались в золоте убранства, молодой священник исповедовал перед вечерней службой. Валя громким шепотом покаялась в сладострастных помыслах и, невольно взглянув на большие ладони с длинными узловатыми пальцами и крупный нос батюшки, покраснела.

Священник накрыл ее, прочитал скороговоркой разрешительную молитву и с живым интересом спросил, а как это мужу удается, чтобы совсем не возбуждаться, может, болен чем? Выслушал, покачал головой, сказал, что в пост-то оно, конечно, было бы идеально, а так-то вроде и нет - вводит жену в искушение. И снова уточнил, не принимает ли супруг каких пилюль, дабы не вожделеть. Ей даже показалось, что он немного Кеше завидует.

В конце батюшка велел прийти вдвоем и непременно венчаться.

После ужина Валя снова заговорила, Кеша смотрел на нее ясно и спокойно, в глазах - нежность и жалость, и ни малейшего понимания. Она замолчала, надувшись, отвернулась.

- Я пойду, пробегусь перед сном. - Кеша насыпал соль в белую баночку, сунул ее в карман куртки, чмокнул Валю в лоб и удрал в свой Лосиный остров на пробежку. Вот и поговорили.

Из детской раздались вопли.

- Да убейте друг друга! - крикнула им Валя.

- Мам, ты чего? - прибежали оторопевшие Терезка с Микой. - Мам, вы что, поссорились?

- Нет, конечно, просто устала. - Валя обняла облепивших ее детей и поочередно целовала и дула в одно ухо, в другое, то в рыжую макушку, то в смоляную. Мика хохотал в голос, распрыскивая золотинки конопушек во все стороны.

И все продолжилось как раньше: Кеша после утренней пробежки делал завтрак, в будни развозил мелочь в школу и детский сад. Днем он работал из дома, пока Валя крутилась в своем офисе, по вечерам обычные семейные ужины, культурная программа в выходные. Только Валя вот - глаза отводила, придиралась на пустом месте, требовала непонятно чего и все позже возвращалась с работы.

Так бывало пару раз за их семейную жизнь, а потом рождался ребенок и все налаживалось. Третьему малышу Кеша был бы рад. Хорошо бы, если так.

В то утро он вернулся домой, снял шапочку и осмотрел шишки на голове - они стали больше и на ощупь совсем другие - кожистые, чуть бархатистые. Первый раз он заметил уплотнения в начале апреля и ни тогда, ни сейчас особой тревоги не испытал, даже развеселился. Единственное, что смущало - скоро станет заметно. Он пошел на кухню, прямо из пиалушки лизнул соль и зажмурился от горького удовольствия.

На майском корпоративе Валя встретила одноклассницу Светку, та недавно устроилась в соседний отдел. Не дожидаясь завершения мероприятия, уехали вдвоем к одинокой Светке. И за пьяным разговором Валя впервые все вывалила знакомому человеку:

- Ох, я не так хотела! Когда Терезкой забеременела, решилась уйти, а у Кешки мама умерла. Я не смогла. А потом он таким папой оказался, ты не представляешь! Я без отца росла, даже не знала, что так бывает. Понимаешь, он очень-очень хороший, родной и вообще… Только вот не хочет.

- А чего женился-то?

Валя пожала плечами.

- И не "того"? - Светка взмахнула округленной ладонью в районе паха.

- Не, он им только писает. А я уже не могу так - меня все это с ума сводит. Он ведь детей своими считает, веришь? Секса у него никогда не было - а дети его, как так-то? А главное, ему говоришь - а он смотрит, кивает и ничего не понимает. Как слепое пятно у него, что ли. Вот скажи, как он, глядя на Терезку, может думать, что она - его?

Валя сунула в лицо подруге телефон с фотографией улыбающейся дочки в обнимку с Кешей. Обе на минуту задумались. Терезка - смуглая, черноглазая, словно сошедшая с персидской миниатюры, – на славянина Кешу совсем не походила.

- Может, он того? - Светка покрутила указательным у виска.

- Да неее. Ну есть пара странностей: соль очень любит… шапочку, в которой обычно бегает, начал дома носить, да ерунда! Нормальный он. И борода у него растет - с гормонами, значит, в порядке, должен хотеть? - Валя развела руками. - Я думала, смогу жить с ним как с братом, ну и… Я себя такой дрянью чувствую.

- Ну, а че ты дрянь-то? Ему-то рога не жмут! - Настроение у Светки заметно улучшилось, завистливые нотки совсем улетучились. - Да все так живут, это нормально - первородный инстинкт!

- Грех.

- Что грех?

- Грех первородный, а инстинкт - основной.

- А дура ты полная!

- Круглая. - Валя рассмеялась.

- Квадратная!

Светка разлила остатки вина.

Домой Валя вернулась за полночь, не могла попасть ключом в скважину. Кеша, услышав возню, открыл дверь, она ввалилась пьяная, зареванная. Он мягко посадил ее на обувную тумбу, согнувшись, расстегнул сапоги. Валя хлопнула его по спине: "Дядя, вы вообще дядя или не дядя?" А когда Кеша нес ее из душа в спальню, начала бить тяжелыми ладонями по лицу, плечам. Он опустил Валю на кровать, уговаривая, как маленькую Терезку, когда пришлось мазать зеленкой пятнышки ветрянки. Валя рычала сквозь зубы, что он не мужик и дети не его.

Утром в ванной Кеша пытался рассмотреть шишечки на голове, они заметно выросли и начали раздваиваться.

- Что это? - Валя стояла в двери. Он смутился и взъерошил волосы.

Валя прикоснулась к рожку и чуть не задохнулась:

- Ты чего молчишь-то? Надо к врачам, а вдруг это рак? Болит?

- Да нет, не волнуйся, пожалуйста, я был, гистология в норме, доброкачественное. Решили наблюдать, - соврал Кеша и натянул шапочку.

Валя пожала плечами и побрела на кухню.

В середине августа на пробежке он углубился в лес. Трусил в привычном полутрансе, когда неожиданно увидел молодую лосиху. Она медленно объедала куст, мягко поводя ушами. Кеша остановился. Она посмотрела ему в глаза, потом, словно смутившись, чуть мотнула мордой в сторону и снова взглянула на него. Что-то было в этом мило-кокетливое, "в угол, на нос, на предмет".

Как околдованный, он приблизился, вспомнил про соль в кармане, высыпал в ладонь всю баночку и протянул ей. Она дала подойти, не отводя глаз, подняла губу и теплым языком слизнула. Эта девичья доверчивость и тронула, и рассердила его: вот дурочка, разве можно так?

Он замахал руками, гоня ее в сторону чащи: "Иди, моя хорошая, уходи!". Она развернулась и, покачивая бортами, лодочкой уплыла в глубь Лосиного острова. А Кеша еще долго стоял и смотрел на небо, на солнечные лучи, пронизывающие тени под кронами деревьев; слушал гам, щебет, непривычные трески и хрусты, далекие голоса, чувствовал прелый запах приближающейся осени.

Валя выслушала все как во сне. Дети с июля были на каникулах у ее матери под Торжком, решили оставить их там, она и сама сначала хотела уехать, но передумала, взяла отпуск за свой счет, чтобы быть рядом, пока он проходит свой, как он выразился, метаморфоз.

Его тело стремительно менялось - росли рога, горб выгнул позвоночник за день, за пару часов выдвинулся длинной грушей нос, разведя глаза по разные стороны, и плавно перетек в распухшую верхнюю губу, накрыв нижнюю челюсть. Говорить он больше не мог, стоять на четырех ногах было невозможно - все время падал, больно ударяясь передними коленями.

Валя на него смотрела как-то по касательной или сквозь. Она не могла спать, все виноватилась, что должна была уйти еще в их первый год. Жил бы он тогда себе монахом, но человеком же.

В то утро он понял, что готов. Сам, на длинных, дрожащих ногах, стараясь не стучать копытами, дошел до прихожей, уперся рогами в дверь и прогудел в сторону спальни. Валя все поняла, протиснулась к двери и как была - босиком, в тонкой ночной сорочке - первой вышла на площадку, спустилась, открыла дверь подъезда и стояла, придерживая ее, пока Кеша, перебирая ногами, медленно преодолевал лестничный пролет.

Светало, надо было торопиться. Валя, дрожа, прижалась лицом к его мягкому боку, выдохнула очередное "прости", впервые за неделю посмотрела ему в глаза, точнее в левый глаз, и нежно провела рукой по шее.

Раздался щелчок, вышел невыспавшийся сосед. Валя бросилась в еще открытую дверь.

Кеша, доверясь внутреннему зову, засеменил в сторону Лосиного острова.